Ниже отрывки из посмертной записки Джина Хейга, названной им «Мое
признание». В прессе их назвали «Достоверные признания лондонского
вампира, написанные в камере смертников». Это ярчайший пример того, как
пресса, общество и сам маньяк-убийца полностью утрировали, исказили
смысл слова «вампир», сведя его только к одному: что, мол вампир пьет
кровь.
На самом деле главный признак вампира я другом: вампир —
это похороненный человек, являющийся своим близким. Джон Хейг был вовсе
не похороненным, а просто — по его словам — имел якобы тягу пить кровь
других людей. Вампиризм ли эго? Нет. Мало того, вампиризм — это, скорее
всего, болезнь, как дальше увидят читатели книги, Был ли болен заразным
заболеванием Хейг? Если он к был болен, то болен психически, а в
остальном он был совершенно здоров.
Характерно, что последними
словами Хейга, сказанными им перед повешением во дворе Вендсворской
тюрьмы 10 августа 1949 года, были: «Мне не жалко покидать Англию из за
ее предрассудков
». На мой взгляд, это прямо говорило о том, что
своим «вампиризмом» Хейг одурачил английское общество. Но пресса не
поняла его последних слов и никак их не комментировала.
Текст
взят из «France-Dimanche & Graphit Service», 1949. Этот документ был
напечатал одновременно «France-Dimanche» во Франции «Life» в США и «New
Worlds of die World» и Англии через несколько дней после повешения
Джона Хейга.
«Лондонский вампир», названный так и свое время
прессой, был повешен в Вендсворской тюрьме 10 августа 1949 года. За
несколько дней до исполнения приговора он просил пронести репетицию
казни: он хотел убедиться, что казнь будет исполнена без осечек.
Согласно его особой просьбе в завещании, его светло-серый костюм и
красный галстук были оставлены для воскового манекена, который и до
сегодняшнего дня представляет его в Комнате Ужасов Музея мадам Тюссо.
Итак, вот то, что о себе рассказал Джон Хейг — в тех эпизодах, которые интересны в нашей теме.
Я пройду в первый и последний раз в ту из двух дверей моей камеры,
которую я никогда не видел открытой. Одна служит моим охранникам, когда
они приходят меня навещать. Но я знаю, что вторая дверь, всегда
закрытая, — та, через которую уводят человека на казнь. Это
действительно порог, за которым начинается загробная жизнь.
Я
пройду в эту дверь без страха и без угрызений совести. Люди осудили
меня, потому что я вызывал у них ужас. Я угрожал их нищему обществу, их
порядку. Но я выше их, я участвую в жизни высшей, и все, что я сделал,
все то, что называют преступлениями, — я совершил, движимый божественной
силой.
...Я спрашиваю себя — существует ли кто-нибудь на этой земле, кто мог бы меня понять?
Порой мне трудно это сделать самому, и сейчас, когда я пишу обо всем,
что пережил, у меня нет надежды найти читателя, который был бы достоин
моего уровня.
...Первый, кого я убил, — это Вильям Дональд
МакСвен. ...Как-то ночью я предложил ему зайти ко мне в квартиру, где я
жил в полуподвальном помещении и где располагалось моя кладовая —
Глоучестер Роуд, 79.
Свен-младший согласился. Он вошел вместе со мной...
...Я не могу объяснить того, что делал потом, без ссылки на события
предшествующие — и даже связанные с самим моим детством. Мне необходимо
рассказать о снах, которые я видел в детстве.
...Чаще мои сны
рассказывали о крови. Они играли роль страшную и обвораживающую в моем
существовании. Однако я еще не знал вкуса крови. Но случай заставил меня
попробовать ее, и я уже не смог его забыть.
Мне было 12 лет. Я
ранил себе руку щеткой для волос с металлическими зубьями. Я лизал
кровь, и это произвело во мне настоящую революцию. Эта липкая жидкость,
теплая и соленая, которую я всасывал с кожи, была жизнь, сама жизнь. И
открытие это преследовало меня потом в течение многих лет.
Вскоре я стал нарочно резать себе палец или руку, чтобы прижаться губами к открытой ране и ощутить вновь этот невыразимый вкус.
Случай заставил меня возвернуться через столетия цивилизации к тем
легендарным временам, когда люди черпали свою силу в человеческой крови.
Я открыл в себе РАСУ ВАМПИРОВ.
Почему? Почему я? Я не смог бы этого объяснить. Я описываю только то, что испытал.
...В 1944 году я путешествовал на автомобиле по Суссексу. Проезжая по
Три Бриджес, я слишком поздно заметил выехавший навстречу грузовик.
Столкновение было ужасным. Моя машина перевернулась. Я не потерял
сознания, но у меня была глубоко поранена голова. Я истекал кровью. Мне
удалось выбраться из перевернутой машины. Кровь стекала через все мое
лицо — до самого рта. И этот вкус разбудил во мне все спящее ранее самым
решительным образом. Той же ночью мне виделся ужасающий сон. Я видел
лес распятий, которые постепенно превращались в деревья. Я увидел, как
показалось вначале, росу или дождь — капающий с ветвей. Но
приблизившись, я понял, что это кровь. Внезапно весь лес стал
извиваться, скручиваться, и по деревьям заструилась кровь. Она сочилась
по стволам. Она лилась с покрасневших ветвей. Мне казалось, что я
слабею, что теряю все свои силы.
И тут я увидел какого-то
человека, который ходил от дерева к дереву, собирая кровь. Когда чаша
стала полной, он приблизился ко мне. «Пейте!» — сказал он. Но я был
словно парализован. Сон рассеялся. Но ощущение слабости осталось, и меня
тянуло всем моим существом к чаше. Я проснулся в состоянии, похожем на
кому. Я все еще видел руку, протягивающую мне чашу, до которой я не мог
дотянуться, и эта ужасная жажда, которой не знает никто другой, осталась
во мне навсегда.
В течение трех или четырех ночей я видел тот же сон, и каждый раз, пробуждаясь, я был переполнен страшным желанием.
Вы понимаете теперь то, что могло произойти со Свеном-младшим, когда
тем осенним вечером он находился у меня один. Я уложил его насмерть
ножкой стола или куском трубы, я не помню точно.
И тогда я
разрезал ему горло перочинным ножом. Я попробовал пить его кровь, но это
оказалось неудобным. Я не знал, как мне поступить. Я поднял его тело и
держал над раковиной, пытаясь набрать в стакан, я убедился, что могу
высасывать ее из самой раны — медленно и с глубочайшим наслаждением.
...Этой ночью я видел лес и чашу. Но на этот раз я смог ее взять, и,
когда я пил из нее кровь, то испытывал такое же наслаждение, какое
испытал до этого наяву. Я проснулся и думал о том, что я совершил. И
спрашивал себя, как это могло произойти.
Я вернулся в подвал и
осознал тогда, что мне нужно принять решение по поводу тела. Раньше я не
задумывался об этом. Но я представил внезапно и ясно прекрасный метод.
Я уже располагал в своем ателье определенным количеством серы и соляной
кислоты для травления металлов. Я достаточно разбирался в химии, чтобы
знать, что человеческое тело в основном состоит из воды. Серная кислота
способна ее жадно поглощать. К несчастью, у меня ничего не было
подготовлено. Только после шестого или седьмого случая я стал готовить
заранее средства, чтобы избавиться от трупов. Мне нужно было найти
какой-нибудь резервуар, чтобы положить туда тело. На одном из кладбищ я
обнаружил что-то вроде металлического бочонка. В нем я и разместил
МакСвена. Его тело растворилось в кислоте. Я поднял люк в сточный желоб и
вылил туда весь этот раствор. Если что-то и осталось от МакСвена, то
это найдут в море — там, куда ведут сточные трубы Лондона.
...Два месяца спустя у меня появилась вторая жертва, на этот раз
женщина. Ей было около 35 лет. Она была брюнеткой, среднего роста. До
этого я ее никогда не видел.
Мы повстречались на улице, в
квартале Хаммерсмит. Я заговорил с ней на мосту. Я сразу же понял, что
она должна умереть. Я был тогда снова во власти снов, и снова хотел пить
из чаши. Она согласилась пойти со мной. Я ударил ее по голове, потом
пил ее кровь.
...Старика и старуху МакСвенов я убил в один
день. Полиция так и не заметила исчезновения этой семьи, хотя война была
в самом разгаре, и это было время, когда контроль над гражданскими
лицами усилился благодаря продуктовым карточкам и всякого рода
документам.
Ни одно из убийств не было совершено мною из
корыстных побуждений. А если какая-либо выгода и обнаруживалась, то я
принимал ее как новое доказательство заботы, которую оказывала мне
высшая сила. Но выгоды эти были для меня действительно чем-то вроде
побочных обстоятельств.
Что касается МакСвенов, то я отправился
к адвокату в Глазго и подделал нотариальный контракт, в котором я был
представлен под именем Вильяма Дональда МакСвена. Мне было нетрудно
подделать его подпись. Еще до этого я подделал свои свидетельства.
Согласно первому из них, я входил во владение правом продажи
собственности семьи Мак-Свен. Это дало возможность осуществить целую
серию сложных операций, которые через два года принесли мне 4 тысячи
ливров.
...Когда я находился под влиянием моих снов, то не
видел ничего, кроме чаши, этой чаши, протянутой мне, и я кричал от жажды
и мучился от пересохшего горла, пока не вводил в свой подвал
какое-нибудь человеческое существо и через несколько мгновений в
невыразимом облегчении всасывал открытым ртом саму жизнь.
Моей
пятой жертвой стал незнакомый молодой мужчина по имени Макс. Но я
расскажу вначале о номерах 6 и 7, молодоженах Хендерсонах.
Арчибальд Хендерсон был лондонским врачом. У него была чудесная юная жена Роза. Они исчезли в феврале 1948 года.
...В то время — во время моего тесного знакомства с Хендерсонами — мне
виделся особенно мучительный сон. О! В этот раз не было кровавых
деревьев и чаши с кровью, протянутой мне. В этом новом сне я прокусывал
шею девушки, одной из моих подруг, и жадно всасывал ее кровь. Мне стало
страшно от мысли, что я могу хотя бы во сне ранить того, кого уважаю и
люблю.
Но Хендерсоны не были моими друзьями. Просто знакомство,
не больше. И когда я знал про человека, что он должен стать моей
жертвой, я больше не мог, к моему удивлению, испытывать к нему дружеских
чувств.
...Арчи было уготовано стать моей следующей жертвой.
Под каким-то благовидным предлогом я отвез его из Брайтона в Кроли, и в
моем ателье на Леопольд Роуд я убил его выстрелом в голову из его
собственного револьвера, который похитил у него до этого.
Вернувшись в Брайтон, я сказал Розе: «Арчи заболел, и я оставил его у
себя. Болезнь не опасна, но хотелось бы, чтобы вы приехали. Я отвезу
Вас». Она поехала без всяких опасений. В ателье я ее убил, как — уже не
помню.
Я высосал у Арчи и Розы почти всю кровь. Я чувствовал
покровительство невидимой силы. Я был так уверен в себе, что оставил
тела в ателье, пока ездил купить газовую маску и новый резервуар для
кислоты. Маска, как я уже объяснил, предохраняла меня от опасных
испарений серной кислоты, возникавших во время работы с раствором. Новый
резервуар предназначался женщине. Я оставил Арчи и Розу безо всякого
беспокойства. Его я должен был растворить во второй половине дня в
пятницу. А в субботу вечером прекрасное тело, в котором заключалась при
жизни вся прелесть Розы, растворилось в кислоте, словно восковая кукла в
огне. Форма тела и его цвет медленно исчезали гигантским сахарным
куском, который я переворачивал длинным колом — постепенно, терпеливо,
спокойно...»
Думаю, этих отрывков достаточно для того, чтобы у
читателя сложилось представление о преступлениях Джона Хейга и о его
«вампиризме». В завершение приведу еще один любопытный отрывок из его
посмертного признания — завершающую часть текста, где убийца подводит
итог своей жизни и ищет смысл сделанному:
«Когда меня выпустили
на свободу, Великобритания уже вступила в войну. Я нашел себе службу в
гражданской обороне. И ужасы невиданных бомбардировок Англии освободили
меня от идеи о справедливости и любящем Боге.
Однажды я
находился на одном из сторожевых постов с санитаркой Красного Креста.
Внезапно завыли сирены. Они не смолкали, пока падали бомбы. Мы с
санитаркой вышли, чтобы добраться до нашего поста — туда, где мы по
распорядку должны были находиться. Вдруг я услышал ужасный свист и
бросился под ворота. Бомба разорвалась в апокалипсическом грохоте. В тот
момент, когда я, контуженный, поднялся, к моим ногам скатилась
человеческая голова. Голова, которая только что принадлежала моей
спутнице — такой веселой, такой красивой.
Как Бог мог позволить
такой ужас? Сейчас я не думаю больше о Боге, но я думаю о Высшей Силе,
которая руководит нами и таинственным образом управляет нашей судьбой,
не заботясь о добре и зле. Я рассказал, как она заставляла меня
перерезать человеческие горла после того, как посылала мне ужасные,
дарящие жажду крови сны.
И это я, тот, кто любит и обожает
самое маленькое, самое слабое из созданий, — стал тем, кому было
приказано совершить эти злодеяния и пить человеческую кровь.
Это невозможно, девять моих жертв должны иметь какое-то объяснение,
лежащее вне земного мира. Не может быть, чтобы они остались просто
бессмысленным сном сумасшедшего — полным шума и ярости, как пишет
великий Шекспир.
Так есть ли загробная жизнь? Я скоро это узнаю. И ожидая, прощаюсь...»
